Пишу эти страницы после окончания войны, поэтому все подробности жизни во время войны не будут отмечены здесь, т.к. многое уже вылетело из головы, да и описывать все ужасы войны не совсем приятно.
Помню тот день, когда началась война, все было залито солнцем. Погода стояла на славу, да притом и у нас было настроение не плохое, т.к. были летние каникулы и мы чувствовали себя свободно. Было решено в тот день – выпить и повеселиться. К этому было уже все подготовлено, товарищи были в полном сборе, ожидали закуски и время. И вдруг раздался голос диктора. Он объявлял, что в 11 часов слушайте речь тов. Молотова. Над страной нависла угроза, страна в опасности. Все стало ясным – нам придется воевать с сильным и коварным врагом – Германией. Вся веселость сразу пропала, лица помрачнели и день, не смотря на ярко светящееся солнце, стал казаться пасмурным, хмурым. Дни войны проходили в каком-то тягостном ожидании. Молодежь хотя и собиралась на улицу, но в каждой песне, в каждом танце не хватало того веселого задора, который был прежде до войны. Стали чаще собираться группами, чтобы поговорить о своих мыслях, да и поучиться между разговорами. Ни кто не предполагал, что враг может так далеко продвинуться вглубь нашей страны. С первых дней войны уже начали говорить о конце, говорили, что война долго продлиться не может, самый большой срок давали год или полтора.
Война продолжалась, начали мобилизацию старших возрастов. Сколько было слез, горя в эти тяжелые для русского человека дни. Каждый день ожидали, что все-таки Красная армия задержит врага, не пустит вглубь страны, но день сменялся другим днем, а радио по прежнему ни каких радостных новостей не сообщало. Город за городом переходил в руки врага, деревню за деревней брал на разграбление немец.
Газеты стали сообщать о зверских поступках немцев на занятой ими территории, о виселицах, о расстрелах, пытках. Надо сказать, что в то время не каждый верил, что немцы способны на такую жестокость. Тогда еще не каждый представлял то зверское лицо людоеда немца, которым он был всегда, во все свои дни существования. Прошло несколько месяцев войны, положение изменилось в плохую сторону. Немец брал город за городом, вот он уже в стенах Смоленска, Ржева и других древних русских городов. Много русской силы положено под стенами этих городов, но сильный да притом неожиданный натиск брони не смогла удержать еще не полностью мобилизованная Красная армия. Слишком долго готовился немец к этой жестокой бойне. Поэтому у него была надежда подтоптать Россию под гусеницы танков. Надежною бронею хотел он укрыться от русского штыка, от пули нашего воина. Его самолеты летали над самыми головами колхозников, собиравших урожай в поле. Много было случаев гибели мирно работавших жителей от огня с самолета. Они просто играли в воздухе, занимаясь своим ремеслом людоедов, не чувствуя никакой опасности от пострадавшего.
Жизнь в деревне стала замирать. Стали совсем редко ходить на улицу. Пришло время начала занятий, когда мы были должны продолжать ковать себе будущее, но тяжелая обстановка страны не дала возможности это сделать. Враг подходил совсем близко. Каждый день можно было наблюдать бомбежку нашей славной столицы Москвы. Было видно, как в воздухе взрывались снаряды зениток и небо прорезали сотни наших прожекторов, стараясь зажать стервятника в световые клещи. Мы часто собирались в доме Тоси. Наша компания была почти в эти дни постоянна. В ней были Курков Петр, Виктор, Герман, Леша и я. Из девушек были Тося, Нина, иногда приходила Валя. Веселья в те дни было совершенно мало. Сердце предвещало что-то грозное. Со своими школьными друзьями стал видеться очень редко, кроме Виктора и Бориса, которые были постоянными друзьями в моей школьной жизни. Враг все приближался, не смотря на сильное сопротивление Красной Армии. Радио очень редко сообщало о сдаче городов, преследуя в этом особую цель не разлагать моральный дух русского человека. Поэтому приказ об эвакуации скота и населения свалился как с воздуха на головы колхозников. Никто этого не ожидал. Трудно было расстаться со всем, что было нажито долгими годами напряженной работы. Вот эта жадность и привела к плохим последствиям. Если бы все придерживались приказов, которые исходили сверху, говорящих об эвакуации скота, разрушении всего того чем мог бы попользоваться немец, может быть срок войны был бы гораздо короче чем это получилось.
Тогда еще не знали настоящего лица этого зверя, никто не мог предполагать, что немец так поступит. Кое-кто ждал от него и милостей. Некоторые люди дрогнули в это время, тяжелое для России и для каждого русского человека. Самая большая паника, самый напряженный момент для России это был конец 41 года, когда полчища немецкой бронированной военной машины приближались к стенам столицы. И только благодаря стойкости русского человека, благодаря стойкости и твердости, дальновидности нашего правительства, Россия не упала в грязь лицом перед этим зверем.
Скот из деревни угнали, но из жителей никто не согласился покинуть насиженного места. Все ожидали чего-то недоброго, но в тоже время была и другая надежда – отгонят, не дадут Россию на растерзание врагу. Помню тот день поворотной жизни, с этого дня моя и других товарищей жизнь изменилась, вернее будет, если я напишу существование, потому что это жизнью назвать нельзя. Это было 12 сентября, день нашего горя. Маленькие гарнизоны или остатки окруженных дивизий выходили на нашу дорогу. Не было слышно ни стрельбы, ничего. Только долго до этого были слышны раскаты каких-то взрывов. Объясняли это по-разному. Одни говорили, что это взрывают гору, другие, что это наши зенитки защищают от налетов вражеской авиации Москву. Никто не хотел сказать правду. Даже и те, кто отступал от самой границы. Шли нахмурившись и на вопрос «Куда шагаете?» отвечали угрюмо – «на отдых». И так 12 сентября показались два вражеских танка, которые шли на наш районный центр. Потом их появилось уже не два, а шесть. Группа наших бойцов, пытавшаяся задержать эти передовые части, была предана одной колхозницей из деревни Лисино. Танки обошли то место, где была засада и повернули к нашей деревне. Все попрятались по домам. Улица стала пустынной. Миновав деревню, они повернули назад. Очевидно, это была разведка. Та группа бойцов, которая осталась для засады, пыталась догнать их, но было уже поздно. Я помню этих смельчаков. Все они были молоды, хорошо одеты, стройны, хмурые на взгляд и скупы на разговоры. Вслед за разведкой помчалась бесконечная колонна автомашин, мотоциклов, даже велосипедов. Это все и называлось немецкой военной машиной. На Москву он бросил столько силы, сколько позволяли условия на других участках. Несколько суток подряд шла по дороге эта военная махина. Но в нашей деревне еще ни один не показывался. Все это было видно из деревни, смотря на дорогу, которая проходит в полкилометра от нашей деревни. Настроение было такое подавленное, что разговоров было очень мало. Движение немецких войск походило на движение саранчи по полю, которая скрывает от себя солнце и пожирает все на своем пути. Надо сказать, что когда он успешно маршировал по территории России не встречая сильного сопротивления, с населением он обращался более человечно.
Через 2-3 дня нашу деревню заполнили машинами, самоходками. Впервые мы услышали ненавистный нам голос – немецкой овчарки. Все жители деревни забрались по углам. А тот, кто попадался под руки какому-либо немцу, был обязательно им мобилизован на какую-либо работу. В домах начался погром. Начали строить на немецкий лад. Гуси, утки, которые мирно паслись у речки, были побиты, а на кур они делали охоту с палками, т.к. пулей можно было задеть своего товарища. В домах было все перевернуто вверх дном. То, что мешало, разбивалось и вытаскивалось или сжигалось в печке. Завизжали свиньи под рукой немца, заблеяли овцы. А хозяевам этого всего, приходилось смотреть на это все разорение из какого-нибудь дальнего угла, не смея сказать ни слова. В общем, короче это можно выразить в двух словах: – «Не жизнь, а существование». После ухода первой партии стали наводить порядок, подсчитывать потери. Многие недосчитались свиней, овец, гусей, кур и другого хозяйственного барахла. На речке нашли много побитых, но не обработанных гусей, уток. Очевидно, они занимались охотой. Молодежи не стало видно, все залезли по углам. Через 2-3 дня приехала следующая партия. Эта стала наводить свои порядки. И так продолжалось месяца два. Партия сменяла другую партию. Все наводили свои порядки. Сначала они довольствовались только свиньями, курами, яйцами. Потом, после того как это все истребили, начали употреблять и овец, коров и другое такое грубое мясо. Жителям деревни не было возможности вылезти из своего дальнего угла. Будет ясным, если сказать, что действия соседа не были известны, что делается у соседа, живы ли они можно было узнать только в промежутках между партиями. Начались расстрелы, виселицы, убийства, насилования. Девушки прятались в подвалах от таких насильников, а ребята скрывались, кто как мог. Судьба Москвы не была нам известна. Многие говорили, что столица разбита и полностью окружена немцами. Сами немцы говорили, что Москва через 7-10 дней должна быть в их руках.
Так продолжалось несколько недель, до тех пор, пока судьба не свела меня с бывшим преподавателем истории. Вид его был для меня потрясающим. Он был весь обросшим, похож на 70-ти летнего старика-крестьянина. С первого взгляда я его не узнал, только после того, как он заговорил, я распознал в нем бывшего историка, который в течение 2-х лет давал нам лекции. От него я узнал настоящее положение страны. В то время Советский Союз переживал самый критический момент Отечественной войны. Ленинград был окружен, Москва находилась в большой опасности. Я попросил его рассказать о настоящем положении. Он согласился и раскрыв атлас стал объяснять мировую обстановку. От него я узнал многие до сих пор непонятные мне вещи. Надо сказать, что он был странным и вместе с тем развитым и знавшим свое дело человеком. Его звали Иванов Филимон Иванович.
И вот пришли дни радостные для каждого русского человека и пасмурные для немцев. Начался разгром немцев под Москвой. Настроение немцев стало ухудшаться по мере того как усиливался нажим Красной Армии. Теперь не стало возможности показаться на глаза немцу. Они стали ходить мрачными и злыми. Этому способствовал еще и русский климат. Была как раз зима 41 года. Температура показывала 20-35 градусов ниже нуля. Большое количество немцев приезжало с отмороженными конечностями. Русские деревни рушились и растаскивались немцами. Лошади были все взяты, коров, кур, свиней, гусей и другую живность все мобилизовал немец для своей армии. В деревнях не стало слышно ни петушиного крика, ни лая собак, ни визга свиней. Все вымерло в русской деревне.
Стали ходить между народом легенды о том, что Красной Армией стал командовать какой-то американский маршал, что немца бьют на всех направлениях. Партизан в нашем крае не было, не знаю почему, может быть что не было кому организовать, а может быть что не было больших лесным массивов. Где-то километров за сорок организовался партизанский отряд из районных работников, но действия их были очень слабыми. Рассказывали после, что они вместо подрывной работы в тылу врага наращивали себе подбородки, питаясь тем, что они захватили из районных складов. Народ деревень был настолько запуган, что выполнял малейшие приказания немцев, хотя и с большой неохотой. Что было возможно укрыть — было все зарыто в землю.
Красная Армия все наращивала свои удары. Был взят Волоколамск, освобожден Калинин. Родная армия была уже недалеко от нашего районного центра. В деревнях стали прибывать эвакуированные жители, рассказывали про злодеяния немцев, про расстрелы совсем невинных жителей. Было самое холодное время года, а жителям приходилось выходить из насиженных мест с детьми, без запаса питания, без хорошей теплой одежды на ветер, вьюгу и мороз. После того как жители были эвакуированы дома поджигались. Деревня за деревней горели русские села. Все, что было создано долголетним тяжелым трудом, все уничтожалось от руки кровожадного зверя. Люди переживали самое ужасное время, лишаясь всего необходимого для существования.
Помню, как нас собрали на середину деревни. Вышли все жители деревни, здесь были и старики и матери с грудными детьми и взрослые мужчины. В деревне, т.е. в домах никого не осталось. Началась сортировка, детей собирали в одну группу, стариков, матерей в другую и взрослых годных в армию в третью группу. Я попал в последнюю. Нас собралось человек пятнадцать-двадцать. Дали конвоиров и погнали по дороге в село Раменье. В деревне нас пихнули в разбитую столовую. Там не было ни окон (они были забиты досками), ни дверей, вместо них были устроены щиты. Там мы встретились с друзьями по несчастью. Среди них находились и военнопленные наши бойцы и мирные жители, эвакуированные из других сел. Все они были разуты и без шапок. Все это было отобрано немцами. Вместо валенок были намотаны портянки, а на голове полотенца и другое тряпье. Здесь мы решили обхитрить, выпустив штанины брюк поверх валенок, замаскировав портянками носки, мы походили на остальных. Выбраться из этой столовой мы не решались, т. к. кругом были поставлены часовые, которые не выпускали даже в уборную. Вечером мы выпили спирту, который прихватил я из дома. Со мной были товарищи Курков Петр, Виктор, Соколов Миша, Субботин Леша и другие. Кроме молодежи были пожилые мужчины.
Утром нас построили по три, дали других конвоиров и погнали спешно дальше. По дороге несколько человек расстреляли, т. к. с отмороженными ногами они были не в состоянии догнать чуть ли не бегущих подгоняемых штыками товарищей. По обочинам дорог нам много приходилось видеть таких расстрелянных жителей. Я в то время был еще не так взрослым и не видал никаких подобных ужасов. Для меня и товарищей это была такая страшная картина, что мы запомнили ее надолго, пожалуй, навсегда. По дорогам двигались повозки, машины груженные русским товаром. К вечеру нас пригнали в какую-то большую деревню, состоявшую из двух улиц. Много товарищей уже не было. Они были расстреляны по дороге. Нас впихнули в погреб, где раньше хранился картофель. Там уже было заполнено нашими военнопленными бойцами. Их было не менее трехсот человек. Когда вошли, нас обдало таким душным, пахнущим и потом и мочой воздухом, что в первую минуту нельзя было дышать. Наше помещение походило на что-то жуткое, не человеческое жилье. Там и оправлялись, там и готовили себе пищу, достав где-то муки, без соли, над огнем свечки, готовили себе «блинчики». Нас часто посещали немцы, замерзшие на посту, они приходили вымещать свою злобу над нами. Били прикладом, шомполом и всем чем попало.
Здесь у нас зародился план бежать, во чтобы то ни стало. Пускай это будет стоить жизни, но здесь оставаться нельзя. Утром, сговорившись с товарищами во время раздачи пищи, мы решили удрать. Бежали двумя партиями. Первые убежали Курков Виктор, Петр, Соколов Миша и Андрей, за ними последовали мы с Алексеем. Все описывать слишком много. Скажу одно, что мы много раз попадали в лапы к немцам, но знание немецкого языка, наличие волос и паспорт нас спасали.
Угнанные вместе с нами пожилые мужчины не решились последовать за нами. И почти все они погибли. Слух есть только от одного.
Когда стали приближаться к своей деревне, стало видно большое пожарище: горели стога хлеба и общественные здания. На моих глазах рухнула в пламени школа, в которой я учился семь лет, та, где прошли все годы детства. В нашей деревне не было ни одного немца. Нас радостно встретили, расспросили про своих мужей. В деревне было большое оживление, за долгие, тягостные дни присутствия немцев жители собрались погоревать о погибшем хозяйстве. Но это было еще не конец несчастьям. Вскоре приехали еще партия немцев. Обратно жизнь ушла в подполье. Я скрывался в это время за ширмой на печке. Так продолжалось еще дней десять — четырнадцать и вот однажды рано утром у них сыграли тревогу. Все машины, повозки, которые были в деревне, быстро собрались и смотали удочки. Все обрадовались, думая, что это последние немцы уходят от нас. Около домов собрались кучки народа. Я вышел рубить дрова для печки. И вот в этот момент из соседней деревни стала видна группа народа. Они продвигались с большой осторожностью, упираясь палками в снег, они походили на сгорбившихся старух. Когда они приблизились, я узнал в них немцев. Я быстро пробег по улице, предупредил жителей деревни о том, что идут немцы и сам укрылся за ширмой. Когда они вышли на улицу деревни, из этих сгорбленных фигур стали те самые, бездушные кровожадные солдаты войск С.С., которые разоряли деревни и города, расстреливали мирное население.
Они быстро разбежались по деревне, подгоняя штыком, они выгоняли жителей на улицу с детьми, без продовольствия на снег и стужу. Нам удалось вынести только то, что попало под руку, а не то, что было нужно. На наших глазах горели деревни. Была жуткая картина. Снег весь покрылся черным пеплом. Все окружающие нас деревни были объяты пламенем. Жители деревень с малыми детьми стояли возле деревни и не могли ничего сделать. У них только горела одна мысль – отомстить. Отомстить за все злодеяния, за все преступления и издевательства над русским народом, но сейчас праздник был на их стороне, конечно, праздновали те, кто находился в Берлине за столом со своей фрау, рассказывая последние новости войны, а тем, кто находился под Москвой, приходилось не так хорошо. Для них там не было создано таких условий, чтобы они спокойно почивали на мягких перинах. Партизанские отряды, русский климат и русская армия давали себя знать.
Хочу сделать маленькое отступление от темы и написать настоящее впечатление жизни в армии. Эти строчки я пишу уже задолго после войны. Много уже демобилизовались и отправились в свои родные края. Командование, с теми, с которыми пришлось вести всю войну, переживать много трудностей, отправлены в другие части, о них остались одни воспоминания. Сейчас мы зажили армейской мирной жизнью. Но что это за жизнь. Я могу ее сравнить только с тюремным заключением. Как тяжело переживать такие моменты жизни тогда, когда тебе 20 лет, когда молодость просится наружу, хочется действовать, делать полезное для себя дело, любить, учиться и работать, тебе приходится сидеть в стенах какого-либо здания и посматривать на вольную жизнь населения, на хорошеньких девочек проходящих мимо тебя, видеть манящую улыбку на ее лице, как веселая группа школьников выходит с портфелями в руках, болтая, веселясь с девчатами и расходясь потом во всех направлениях города. Все это тяжело видеть, если чувствуешь себя не вольным человеком, подчиняющимся законам армейской жизни. Вот поэтому мне хочется писать и писать, ибо, чем быстрее напишу я все воспоминания о прошлом, тем ярче и содержательнее я опишу настоящую жизнь города Германии, чтобы впоследствии вспомнить, если это придется.
Вернулся обратно к прошлому, хотя это прошлое и было только всего 4 года назад. Но за эти четыре года, переживаний не было бы и за 50 лет.
И так после того как сгорела деревня мы вернулись к своему дому. Там я нашел уже сгоревшее здание, кошку, которая ходила возле дома и корову, отвязавшуюся во время пожара от дерева, она сама прибежала к своему жилью. Она стояла возле кирпича, как бы задумавшись о происходящем, непонимающая, в чем же дело.
В деревне осталось несколько домов чудом уцелевших от пожара. В один из них я зашел, где находились наши родные. Нина и Тося сготовили уже самовар, ждали чаю.
Как терпелив и вынослив русский человек, потерявши все, он никогда не падает духом, всегда найдет выход к жизни, приспособится к условиям. Если бы такое “счастье” выпало на любой европейский народ, я думаю, что они бы не пережили этого. А русский народ не только пережил, но и вышел победителем из всех этих трудностей.
Когда я вернулся к маме и сестренке, Леля была уже мертва. Хоронить не было ни какой возможности. Ее пришлось временно похоронить под глубоким снегом в овраге. Проходя по улице деревни, мне пришлось наблюдать жуткую картину разрухи и варварства немцев. Вид улицы был мрачен, по дороге протекала снеговая вода, замерзая через несколько метров. Все обледенело. Деревья были опалены и подгоревшие, на месте домов лежали груды кирпичей и еще дымившиеся головешки. Все было уничтожено коварно напавшим на нашу отчизну, этим псом, человекообразным шакалом. Придя к дому, мы поселились в несгоревшем доме соседа. С нами было еще 5 семей. На 2-й день, после того как сгорела деревня, на дороге появились долгожданные русские солдаты, хотя они были и далеко, население со слезами радости побежало их встречать. Вид у них был довольно хорош, если учитывать положение страны в этот тяжелый момент. Мне было странным видеть такое оснащение техникой и вооружением наших бойцов. Я удивлялся, чем же гонит красная армия врага. Слишком много было разницы между техникой врага и нашей техникой, тем более все происходило на моих глазах. Русский солдат отличался своей храбростью, закаленностью и умением воевать, поэтому немецкая военная машина, построенная для быстрой ошеломляющей войны, была не в силах остановить бешеный натиск красной армии.
Начался другой образ жизни – скитание по домам, землянкам. Через 3-4 дня после освобождения нашей деревни пришел мой брат Алексей. Ему пришлось скрываться до прибытия Красной армии у товарища, который находился 15-20 км. от нашей деревни. Его звали Герман. С ним мы подружились еще в 1940г. и до начала войны он был одним из товарищей группы. С ним мы ходили гулять, делились мнениями и сердечными тайнами. Во время войны он мне писал, но т.к. воевал он слишком далеко, переписка затруднялась. Он был в гвардейской части - связистом. В одном из наступлений по Украине его ранили, после ранения он попал, очевидно, в стр. часть и после от него я ничего не получал. Что с ним случилось, до сих пор я еще не узнал. Очень жаль таких друзей. Впереди у них было много хорошего, счастливого времени, но война заставила бросить все и пожертвовать всем для будущей победы. Вместе с братом мы провели 1 месяц. Это время занимались восстановлением жилья. Налаживали порядок в хозяйстве. 24 февраля 1942г. его призвали в армию, спустя 5 дней вслед за ним пошел и я. Вместе со мной были призваны все оставшиеся года, которые должны быть призваны. Много было слез, все жители деревни вышли на дорогу провожать нас. Из молодежи были призваны вместе со мной все друзья, с которыми я провел детство, школьные годы.
Со мной были: Курков Виктор – самый лучший друг моего детства. С ним мы проводили все школьные годы. Делились тайнами. Из него вышел бы замечательный организатор, хороший массовик. Его будущее сулило ему очень многое. В нем складывались все черты человека как способного организатора, массовика. Вспоминая школьные годы, всегда вспоминаю и его, ибо все годы, проведенные в детстве, связаны с ним.
Другой замечательный товарищ Комаров Борис, его я знал и подружился с ним, будучи еще в 1 классе. До окончания школы я проводил время с ним, но дружба с ним складывалась на другой почве. Он не является хорошим организатором, но из него выйдет замечательный изобретатель. В школе он отличался своей развитостью, умением разрешить любую задачу и дать хороший совет товарищу. Я удивлялся его умению и в будущем предсказывал ему быть каким-либо ученым. Но война все нарушила, отняла у нас должное будущее. Теперь, конечно, обстоятельства жизни изменят всю будущность. С ним я переписывался до конца войны. До последних дней он оставался в той части, в которую я попал до ранения. И третьим моим товарищем был Кондратьев Виктор. В вопросах жизни он разбирался, как человек проживший и испытавший все невзгоды. Он тоже один из нашей товарищеской группы. С ним у меня тоже много связано воспоминаний. Вот эта четверка, прожившая школьные годы вместе, знавшая друг друга как самого себя и пошла отдать долг родине, в самое трудное время для страны, надо было отдать максимальные силы во имя победы. Началась другая жизнь, построенная на военной дисциплине, на трудностях и переживаниях. После 4-х дневного путешествия по разбитой и сожженной Калининской области, мы прибыли в большое село Дорохово. Там нам сделали сортировку. Взрослые мужчины попали в другие части, а молодежь направили на учебу. Мы, как обычно, все четверо попали в одну часть, даже в один взвод. Наш взвод состоял исключительно из одних земляков. Большинство ребят я знал ещё по гражданке. Для нас это было довольно хорошо, т.к. мы, зная друг друга, быстро сжились и сама жизнь была гораздо веселее. Мы остановились в одном из больших совхозов Калининской области. Там я узнал, что мой брат Алексей, тоже находится в этой части, но в другом подразделении. Он был в пулеметной роте, учился на младшего командира пулеметного отделения. С ним находился так же наш общий друг Курков Петр. Как тяжело вспоминать имена этих товарищей. Я сильно любил своего брата, он был слишком хорошим, простым товарищем и замечательным братом. Все отняла у нас война.
Начались дни боевой подготовки, занятия. Первое время было очень трудно привыкать к военным правилам и порядкам, кроме этого в этот момент страна испытывала кризис в части продовольствия. Поэтому нам пришлось испытывать и нехватку пищи. Но жизнь там была всё-таки веселой, т.к. подразделение состояло в своем большинстве из молодежи, вечера и свободное время проводили с музыкой. Особенно отличался наш взвод. Около его расположения всегда собиралось много бойцов с др. подразделений. К нам приходили туда родители, подкрепляя нас продовольствием и советами. Не смотря на то , что уходя в армию я очень мало оставил запасов питания, т.к. все было уничтожено немцем, мать все таки находила чего принести.
Находясь на учебе, я несколько раз встречался с братом. Он был слишком задумчивым и разговоры у нас с ним как то не клеились, да и говорить было не о чем, т.к. было все понятно без слов. Вспоминая о нем, мне всегда делается тяжело на душе. Слишком хорошим простым братом был он для меня.
Через три месяца роты, которые подготавливали младших командиров пулеметчиков и минометчиков, были отправлены на фронт. В том числе пошел и мой брат Алексей со своим товарищем Петром. Я же остался доканчивать учебу вместе с остальными товарищами в стрелковой роте. Вскоре после их отбытия нас перегнали в другое место, ближе к фронту. Началась другая учеба. Стали чаще делать перемещения, продвигаясь ближе к фронту. Места, где мы были, я уже сейчас забыл, т.к. ведь это происходило в 1942 году. 1,5 месяца мы провели на копке запасных траншей и дзотов. Нехватка пищи по-прежнему нас мучила. От фронта мы находились в 6-10 км. Промышляли всем, чем могли. Туда пришла ко мне сестра Нина. После этого мы еще месяца полтора занимались повторением пройденного материала.
Когда влились в действующую армию и были зачислены в 251 С.Д., которая полностью стояла на передовой, питание улучшилось. Тогда 251 С.Д. командовал полковник Орестов. Впоследствии он был начальником курсов средних командиров в Щелкове. Нас он посещал сравнительно часто и хотел из нас сделать хороших командиров. Мы являлись его золотым резервом. Нас он берег и заботился отцовской заботой.
Командир батальона был старый русский офицер с приличными годами и с хорошим рассудком, но впоследствии он оказался или изменником или командиром, не умевшим вести бой.
Орестова сменил маленький, юркий полковник Городовиков. Он к нам относился с должным вниманием. Вскоре после его прихода, причем неожиданно, пришел приказ расформировать и направить по полкам весь личный состав батальона. Звание нам было уже присвоено и мы были вполне подготовленными людьми. Мы, как обычно, все трое, за исключением Куркова Виктора, были направлены в один полк. Виктор оставался в батальоне подготавливать новые кадры мл. командиров. Расставаясь с ним я сказал: ”Ну Виктор тебе в жизни везет, ты остаешься здесь и очевидно время твоего пребывания будет не маленьким”. Тяжело было расставаться, но понимаем, что это было нужно. По прибытию в полк нам сделали маленькую информацию и приступили к распределению по батальонам. Мы с Виктором К. попали в один из батальонов 919 с.н. Бориса направили писарем. Передовая встретила нас сравнительно тепло. Я представлял ее еще в худших условиях. Когда мы подходили к КП, там заливалась гармоника в умелых руках одного солдата. Рядом стояли офицеры и бойцы, распевая в полголоса песни.
После последней расформировки я попал в связисты. Меня зачислили командиром отделения связи. О связи я никакого представления не имел, поэтому в первые дни, мне пришлось знакомиться с делом. Это делалось очень быстро. За несколько дней меня превратили в связиста, не разбирающегося в аппарате ничего, но умеющего дежурить. Там я хорошо сжился с командиром взвода. Он был уже пожилым, но веселого нрава человеком. Так началась моя боевая жизнь.
Первое боевое крещение я принял участвуя в разведке. Нам двоим было приказано держать связь с начальником разведки полка. Из этой операции я вышел невредимым и вся группа с которой я действовал, вернулась обратно без потерь, но зато много потерь было в других группах, участвовавших вместе с нами, но действующих в другом месте. Подробности я не буду описывать. На передний край я прибыл в августе 1942 г., в самый красивый и интересный месяц. Очень много было различных приключений за все время пребывания меня на передовой. Много раз я попадал в такие переплеты, что не думал вернуться живым. Виктор Кондратьев находился вместе со мной. С ним я встречался редко, но все же удавалось поговорить о доме, о переписке. Настроение его было нормальное, такое, какое может быть на передовой. Он был связным у командира роты. За его простоту и исполнительность его полюбили все, кто с ним работал.
Когда я прибыл в часть, мне много встречались бойцы с одного района, но после 2-3 месяцев пребывания меня там, я уже не мог найти себе земляка. Все они выбыли из части по ранению или погибли на поле боя. За все пребывание меня на переднем крае было очень много пробных операций, разведок и неудачных больших операций. Много раз я попадал в затруднительные положения, но всякий раз выбирался оттуда благополучно.
Жизнь на передовой можно сравнить с изоляционной камерой. В весенние месяцы ты не замечаешь ни красоты природы, ни солнечных дней. Все находится от тебя в полумраке. Но когда выбираешься оттуда, жизнь и природа становится для тебя такой красивой, какой ты еще не замечал до этого. Только там можно осознать цену жизни, там она приобретает такую ценность, какой ты не давал ей до этого. Приходится удивляться, почему я не ощущал такой красоты жизни раньше. Человек, который побывал на передовой, представляет всю картину жизни там, ему не надо рассказывать. На переднем крае я пробыл 7 месяцев. Там погиб мой друг Виктор Кондратьев. О его смерти я узнал по телефону от командира роты. На месте его гибели я много раз бывал. Там мне пришлось провести 2-3 месяца. Оборона эта была с самыми трудными условиями, по сравнению с другими ротами. В этой роте было много потерь. На этом месте, где погиб Виктор, кроме него выбыло из строя еще много товарищей. В одной из крупных, но мало успешных операции я узнал о гибели моего лучшего друга Виктора Куркова. Во время наступления, во время боя я встретился с Васильевым, когда-то вместе служившим в одном батальоне. Он рассказал о судьбе моих товарищей. Многие из них уже отдали свою жизнь во имя победы. В этом бою погиб Баскаков Евгений. Причина больших потерь была по вине командира батальона. Он или не правильно вел бой, или просто изменил и с целью бросил преждевременно вверенный ему батальон. Не стало больше моего лучшего друга детства и юности. То место, где мы стояли в обороне, я до сих пор представляю как на яву. Для памяти я здесь его начерчу.
В первых числах марта 1943г. нас сняли с обороны и после 2-х дневного перехода, с марша бросили в бой. Началось мартовское наступление. Еще в походе я предчувствовал, что со мной что-то случится. Предчувствие мое оправдалось. Роты уже вступили в бой. Мы с командиром взвода и с ним 5 человек бойцов должны были обеспечить связью все роты. К этому сделали все приготовления. Немец сильно обстреливал из минометов и орудий наши позиции. В промежутке между обстрелами я хотел перебежать поверх траншей и в этот момент начался очередной налет. Около меня разорвалась мина. Сначала я не почувствовал никакой боли и попытался встать, но боль в ноге мне помешала это сделать. Я ползком добрался до землянки. Там меня перевязали, пришел и командир взвода. Боль в ягодице я все еще не чувствовал. И только, когда я добрался до санчасти, у меня заметили кровь на брюках. Из поля боя мне пришлось выбираться под сокрушительным огнем противника. В те минуты я никак не думал, что выберусь, но все же мне посчастливилось. Я удачно добрался до полковой санчасти, а оттуда в полевой госпиталь. В госпитале мне сделали операцию и направили дальше. Там я потерял все документы, которые были при мне. В Москву я попал 10 марта. Когда нас погрузили в автобус и направили в госпиталь, мы всю дорогу смотрели по сторонам, наблюдая за встречными нам жителями, Они приветливо махали нам руками. Как интересно было видеть чистеньких, веселых девушек, проходивших мимо нас. За 10 месяцев, которые я провел на передовой, мне ни разу не посчастливилось увидеть мирного жителя. На глазах только одни грязные, серые шинели, сумрачные лица и опасность. Мы уже разучились разговаривать в обществе девушек и сильно стеснялись.
Жизнь в госпитале я вспоминаю как отдых, после фронтовой жизни. Первый месяц мне не было возможности ходить. Я занимался чтением книг. Девушки, которые подходили к моей койке, не находили во мне разговорчивого собеседника. Но после того как я вошел в силу и стал передвигаться на костылях, я все свободное время проводил с девчатами. Там я подружился с Зоей, Зиной, Лелей и др. девушками. В госпитале меня все полюбили и обращение со мной было замечательное. По прибытию в госпиталь я написал во все концы письма, в том числе и М.М. Я ни как не ожидал, что ко мне может кто-нибудь прийти. И вот в один из обычных дней меня вызвала какая-то девушка. Я спустился вниз, поздоровался, но не узнал, т.к. лицо ее сильно изменилось. Когда она назвала свое имя, я изумился. До чего быстро меняется человек. С ней мы не виделись всего 2 года, а узнать ее я уже не мог. Это была Сирот. Дуся. Спустя несколько дней в госпиталь приехала мама. Ее я так же не ожидал, т.к. была весна и добраться до Москвы стоило больших трудов.
Но для Матери все трудности нипочем. Мне она привезла деревенских гостинцев, но питания мне хватало в госпитале достаточно. На нас обращали внимание и проявляли большую заботу.
Все свое время нахождения меня в госпитале я ни чем не занимался, кроме развлечений. Там ежедневно было или кино или концерт. Мы так соскучились об этом, что не пропускали ни одного сеанса. Часто посещали ……. с заводов и пединститута. Как интересно было видеть маленьких школьников, которые ходили к нам ежедневно после занятий.
В госпитале я пробыл с 10 марта по 25 мая. 25-го я распрощался с Лелей, с которой я дружил последнее время, со своими товарищами и девушками и отправился обратно на фронт. На прощание ребята из моей палаты надавали мне табаку, папирос и др. мелочей.
Нас тепло проводили, девушки проводили до самого метро, где еще раз пожали друг другу руки и сели на поезд. Со мной были Гоуграшев Михаил – веселый, находчивый парень и Иван (фамилию не помню). С ними мы прибыли в 202 запасной Полк, в выздоравливающий батальон. После первой комиссии их направили вторично в госпиталь, а я остался в батальоне для выздоравливания. Как тяжело переносить время, не имея друзей. В госпитале я отвык от всякой военной дисциплины, привык к обществу девушек, и теперь возвращаться обратно в адскую жизнь было для меня неприятно. Я не находил себе места. Ходил из угла в угол и не знал чем заняться. Друзья, конечно, скоро нашлись. Там я сдружился с одним молодым музыкантом. При расставании мы друг друга обняли, пожали друг другу руки и разъехались по разным путям. Он пошел по своей специальности – снайпером. А я пожелал идти учиться.
Из выздоравливающего нас направили в 1 батальон 2 учебную роту, где была собрана исключительно молодежь. Там я пробыл всего одни сутки. Утром прибыл покупатель и зачислил нас в связь. Опять мы пошли по старой дорожке, по знакомым местам, но уже на другой участок. В поезде ехали без приключений, много пели, смеялись, шутили. Команда состояла из 104 человек и все с 20-24-х годов рождения.
Прибыли на ст. Сухиничи, где нас разгрузили и направили в деревню Кириловка. В дер. Кириловка прошла вся наша подготовка и учеба. Меня зачислили во 2-ю т.к. роту, где командиром был ст. лейтенант Федулов. Взводом командовал лейтенант Ефремов. Много о нем останется воспоминаний, т.к. с этим командиром пришлось воевать 1,5 года, испытывать и делить и радость, и печаль, и трудности. Все приходилось делать за время войны. Впоследствии он по болезни ушел в госпиталь и больше не вернулся. Там он стал командиром радиовзвода. В Кириловке жизнь была налажена неплохо, в смысле развлечения, но зато в смысле питания было затруднительно. Питались и щавелем и крапивой и др. недоброкачественной продукцией.
С первых дней учебы я подружился с хорошим тов. Шмелевым Михаилом Андреевичем и Александровым Николаем Федоровичем. С ними впоследствии пришлось воевать до конца войны и по сей день, они находятся в одной части, но подразделение уже другое. Из дер. Кириловка, после того как корпус сформировали нас отправили в с. Зимницы. Это примерно в 40 км. от д. Кириловка. Но эти 40 км. я не забуду ни когда. Впоследствии мне пришлось обходить много областей России и Германии, но таких переходов я больше не делал. Дело в том, что в часть я прибыл еще не с совсем здоровой ногой. Несколько метров я проходил с трудностями, а 40 км. пройти для меня было большой нагрузкой. В дер. Зимницы мы пробыли всего 5-6 ч. и были отправлены обслуживать линию 413 с.д., которой командовал полковник Хохлов. Я стал работать при узле связи. Там к нам прибыли новые товарищи. Жизнь под Зимницами казалась мне по сравнению с жизнью на передовой райской жизнью. Были мелкие наступления, но продвинулись очень мало. Остановились в лесу, там я познакомился с Лелей. Таких девушек я больше не встречал за всю войну. Эта девушка отличалась своей мужской натурой, ее можно назвать аферисткой. После я слышал, что она погибла в одном из боев.
В лесу мы ели много малины, ходили на речку купаться. Там погиб наш ком. роты Федулов. Он шел по направлению к нам и подорвался на мине около речки. В Зимницах простояли до 15.07.1943г., после чего выехали под Киров. До Кирова добирались кто как мог. Я доехал на попутной машине и остановился в лесу, где был наш батальон. После того как роты собрались, пришел приказ наступать. Нам дали боевую задачу и мы поехали странствовать на машине. Немец еще крепко обстреливал наш путь. По дорогам шло много нашей техники. Наступление продолжалось довольно долго. Все время приходилось работать под обстрелом противника. Бомбежка не прекращалась ни на один день. Наш путь был весь заминирован противником. Там подорвались наши боевые товарищи. Для того, чтобы протянуть нитку приходилось иногда делать большие обходы минных полей. Это наступление отличалось своей шумихой. Остановились на короткий срок в оборону в дер. Кураковки. Наш взвод находился на линии. Конечная точка была в Ниновке. Я находился в 1,5 км. от Кураковки, в одном из немецких блиндажей. Около меня находились арт. полк и медсанбат. Это место я вспоминаю как одно из самых хороших, за все время наступления. Для меня там была возможность хорошо провести время. Я познакомился с девушками: Валей и впоследствии с Таней. Во время второго прорыва наступления я их несколько раз встречал. Был уже конец лета. Питание было хорошее. После второго порыва наступления продвинулись еще на несколько км. и остановились в дер. Ляхи. В Ляхах были все жители деревни. Там мы жили в землянке. У нас сформировалась группа. В нее входили Миша Ш., Коля, Алек. Губин, Муругов и я. Нам приходилось воевать вместе и делиться всеми трудностями и радостями друг с другом. В Ляхах мы пробыли недолго, чтобы изолировать от населения, нас перегнали в лес. Там были нами построены землянки. Началась подготовка к новым боям. Нет ничего хуже – стоять в обороне, тогда, когда нет определенной работы. Тебя пихают во все концы, ежедневно читают “лекции” и т.д. Это на солдата влияет больше, чем что либо другое. Лагеря, какие бы они не были, всегда влияли на нас с плохой стороны.
Из леса мы переехали 18.12.1943г. в лес под деревню Прудок. Под Прудками мы часто меняли свое положение. Несколько раз пробовали наступать, но безрезультатно. На этом участке враг сделал сильные укрепления, поэтому, несмотря на все наши усилия, сделать брешь в его обороне он не давал. Там были жестокие бои, с его стороны участвовало много “ишаков”, а с нашей было много арт. стволов, участвовали и “катюши”. Расположения корпуса часто менялось. Выезжали в лес за реку Пронь, для наступления, после неудачного исхода операции перешли обратно. Потом переехали в дер. Кузьминичи. В лесу я был зачислен на курсы телеграфистов. Шутя, мы называли их “академией”. Вместе со мной был и Алек. Ник. Я перешел в распоряжение другого командира роты гвардии капитана Зыкина. Это довольно образованный, культурный и знающий дело командир. Все подчиненные вспоминают о нем, как о хорошем командире и замечательном человеке. Он уехал от нас в запас со своей п.п.ж. Зиной, с которой он познакомился сразу после прибытия их в батальон.
В “академии” мне пришлось пробыть всего лишь 10 дней, да и эти дни я болел малярией, так что знаний я никаких не получил.
перешли в наступление, чего мы так долго ждали, к чему так много готовились, наконец свершилось. Не зря погибли наши боевые товарищи в неудачных операциях при прорывах обороны. Наше наступление развивалось с большой быстротой.
взят город Могилев, 25.07.44г. взята ст. Чаусы, над которой мы столько стояли в обороне. От станции остались одни развалины. Я помню начало походов этого наступления. Настроение, несмотря на жуткие картины, было приподнятое, из-за того, что мы шли вперед, освобождая родные города и села, хотя они представляли из себя груды развалин и дымящихся головешек, но им была возвращена жизнь и свобода действий. К ним пришли свои родные бойцы, которых они так долго ждали. Мы маршировали с песнями. Население деревень выходило нас встречать. У всех были слезы радости на глазах, а в сердце, чувство мести за разбитые и сожженные города и села, за изувеченную жизнь. Вел нас Гороховский. Вот и Днепр. Река о которой сложено много песен и рассказов, стихов и сказок, та, на которой немцы хотели соорудить непроходимую, крепкую оборону. Форсировали мы ее на лодках, в месте, где мало было скопление наших войск. На другом берегу мы искупались и двинулись дальше, по дороге наступления.
Сейчас, когда я пишу эти строки, они не интересны, потому что все подробности этих интересных переходов уже забыты, а ведь в эти дни было много интересного материала, который впоследствии было бы интересно прочитать и вспомнить эти исторические дни.
Наступление развивалось успешно, мы продвигались с большой быстротой. Вот и Березина, река русской славы. На ней мы тоже искупались, затем форсировали реку Снопоть. На Минск мы двигались по ранее данному маршруту. Передовые части были далеко впереди. Наступление так успешно развивалось, что немцы не могли дать организованного сопротивления. Наши моточасти захватывали важнейшие дороги, станции и перекрестки дорог, а немецкие войска и их техника оставалась позади. Нам был дан маршрут еще задолго до того как мы подошли к нему. Двигались по шоссе, которое проложено от Москвы до Минска. Не доезжая до Минска 60 км., нас встретила немецкая группировка, довольно крупная, но морально разложившаяся. Т.к. дорога на Минск была одна, на месте, где дорога была занята немцами, скопилось много машин, танков, повозок. Он попытался сдерживать натиск наших групп, но после того как по ним сыграла “катюша”, им пришлось отступить. На месте остались разбитые и сожженные машины, самоходки, танки и трупы солдат. Из них сделали кашу. Около Минска много лесов и вот в этих лесных массивах скрывались остатки разбитых немецких дивизий и отдельных частей. Для армии они делали мало вреда, но зато туго приходилось мирным жителям от этих голодных, потерянных солдат-завоевателей. Надо заметить, что несмотря на безвыходное положение, они все таки продолжали сопротивляться, это лишний раз доказывает, как крепко они были настроены Геббельсом против русских. Эта группировка у Минска была настолько большой, что сумела отрезать все дороги к Минску. Нам пришлось достаточно поездить, прежде чем найти своих, т.е. свой штаб и расположение корпуса. К приезду они находились в тугом положении, т.к. их было очень мало, а с ними было знамя и все документы. Приходилось стоять на посту день и ночь. Нашему корпусу была дана задача, разгромить группировку и догнать свои передовые части. На уничтожение было брошено много кукурузников и бомбардировщиков, которые не давали и без этого подавленному и разбитому противнику ни минуты отдыха. Его самолеты так же хотели помочь своим солдатам, но из этого ничего не выходило. Боеприпасы и продукты питания, выброшенные им на подкрепление, доставались нам. Кроме того им приходилось летать только ночью, а днем они делали только одиночные вылеты. Нам несколько раз приходилось сталкиваться с большими группами. Бои эти походили не на настоящий бой, а на охоту на затравленного, раненого, но еще огрызающегося зверя. И всё-таки они продолжали бороться. Случалось так, что приходилось сталкиваться с врагом вплотную и они в упор стреляли из своих автоматов, таких не щадя расстреливали на месте. Много сдавалось самовольно, но это были одиночки. Лишь к концу стали сдаваться группами и целыми частями. После того как с группировкой было покончено, стали догонять свои передовые части. Они ушли вперед уже на 100-150 км. Проехали г. Столбцы, г. Любань и в г. Острув 20.07.1944г. догнали свои передовые части. Неожиданно встретили передовые части противника. Подъехали вплотную на машинах к деревне, от которой недалеко стояли немцы. Там он обстрелял из орудий наши машины. Из нашего батальона ранили капитана Пилюхина, многих поцарапало, разбили кухню и еще много было потерь.
В дер. Врутков моя жизнь изменилась, я стал знаменосцем. Не хотелось мне уходить от веселой компании ребят и девушек, хотя там и приходилось иногда трудновато, но в компании все невзгоды проходят незаметно. Мы сжились со всеми так, что никогда не унывали. Мои товарищи по работе были Деменьтьев Иван Дем. и Борохов Трофим. Во Вруткове жизнь менялась, были моменты, когда было весело, иногда приходилось и скучать. К нам приходили девушки. С ними можно было пошутить, посмеяться (Вера, Ванда). 1 января или иначе новый год нам пришлось встречать в этой деревне. Нас пригласили хозяева дома к себе на вечер. Там мы немного выпили, поговорили и пошутили. Хозяева дома относились к нам, как к своим родным. Уезжая из этой деревни, нас просили заезжать после войны, обещая встретить как своих сыновей. Здесь мы основательно познакомились с жизнью Польши. Правильно ее называют панской Польшей. И действительно, жизнь населения так различается между собой, как условиями жизни, так и правами человека. Все построено на деньгах и богатстве. Многим девушкам из-за трудности жизни приходится идти на крайность и поступать в специально устроенные дома разврата (бардак). Девушки отличаются своим горячим, пылким характером, хорошо одеваются и культурно держат себя в обществе. Но это относится большей частью к тем людям, у кого есть деньги и богатство, а тем кто этого не имеет, приходится претерпевать большое унижение. Мне пришлось наблюдать за такими случаями. Этого советский человек не потерпел бы (случай с Вандой). В войне, мне кажется, что Польша понесла менее всех других воюющих стран, потерь и убытков. Они жили не чувствуя войны. А тот, кто ее испытал на своем горьком опыте, тот относился к нам с большим уважением.
В 8ч. 30м. 14.01.1945г. загремела канонада, которая была видна по всему ближнему горизонту. В назначенный час наши орудия по сигналу катюши ударили по вражеским траншеям. Особенно крепко били наши славные гвардейские минометы. Когда огонь был перенесен в глубину вражеской обороны, пошли вперед наши бойцы, под прикрытием брони. Великое наступление началось, которое перевернуло все планы Гитлера на длительную крепкую оборону на Висле. Мое место во время обороны и во время наступления было у знамени. Когда делали походы, мы шли со знаменем впереди колонны. Не раз я благодарил свои ноги. Приходилось удивляться, что так сильно поврежденная нога, не подводила меня во время тяжелых переходов. Иногда приходилось давать по 40-50 км, за сутки и все же сильной боли я не ощущал. Когда форсировали р. Висла, нам пришлось полюбоваться на место, только что проходившего боя и на силу и точность нашего арт. огня. Немцы бросили все свои штабы и др. вещи, но избежать суровой кары им так и не удалось. Все они полегли на поле боя. После такого прорыва наша армия стала продвигаться вперед с большой скоростью. Нам приходилось делать переходы по 30-50 км. в сутки и все же мы отставали от наступающих частей.
В 8ч. 30м. 14.01.1945г. загремела канонада, которая была видна по всему ближнему горизонту. В назначенный час наши орудия по сигналу катюши ударили по вражеским траншеям. Особенно крепко били наши славные гвардейские минометы. Когда огонь был перенесен в глубину вражеской обороны, пошли вперед наши бойцы, под прикрытием брони. Великое наступление началось, которое перевернуло все планы Гитлера на длительную крепкую оборону на Висле. Мое место во время обороны и во время наступления было у знамени. Когда делали походы, мы шли со знаменем впереди колонны. Не раз я благодарил свои ноги. Приходилось удивляться, что так сильно поврежденная нога, не подводила меня во время тяжелых переходов. Иногда приходилось давать по 40-50 км, за сутки и все же сильной боли я не ощущал. Когда форсировали р. Висла, нам пришлось полюбоваться на место, только что проходившего боя и на силу и точность нашего арт. огня. Немцы бросили все свои штабы и др. вещи, но избежать суровой кары им так и не удалось. Все они полегли на поле боя. После такого прорыва наша армия стала продвигаться вперед с большой скоростью. Нам приходилось делать переходы по 30-50 км. в сутки и все же мы отставали от наступающих частей.
Так двигаясь по территории врага, мы достигли реки Одер. На подступах к реке он попытался задержать наступление русских, бросив все последние резервы на подкрепление вост. фронта. Особенно сильно ощущалось присутствие самолетов. Во время дневных переходов нельзя было показаться на чистой поляне. Продвигались исключительно лесными дорогами. Все же один раз нам пришлось испытать сильный огонек с самолетов. Во время этого налета был ранен Боломыгин В. И. и много поранило лошадей. В лесах скрывались солдаты потерявшиеся или сбежавшие из своих подразделений и пробиравшиеся домой. После таких маршей мы остановились на берегу р. Одер в 6 км. от г. Франкфурт. Город был виден с нашего берега, даже можно было различить, как работали фабрики. Оборона на этом участке была трудна тем, что приходилось держать оборону на маленьком и неудобном плацдарме. Он занимал всего лишь 3 км. на 2 км. Для того чтобы обеспечить этот маленький кусочек связью требовалось много работы и жертв, но все же наш батальон с этой задачей справился. Там где мы стояли место было красивое, но сходить было некуда, да и не за чем. Наша землянка была по соседству с землянкой девушек. Там еще мы ухитрялись доставать спирту и частенько его потребляли. Но со мной случаев не было, чтобы я находился в пьяном состоянии. Вечерами мы занимались картами или пекли блинчики. По сравнению с ротами нам жилось хорошо. Блат был везде и поэтому достать были возможности. В этом лесу от нас ушел Борохов Трофим, его сменил Родионов Павел, молоденький парнишка, но его характер отличался уже от Борохова. С ним мы подружились быстро. В то время у нас была компания из 4-х человек, с нами был шофер Колесников Петр Сергеевич, человек с холодным сердцем, но с горячим умом. Часто веселил нас своей игрой на аккордеоне Важков Виктор Васильевич. Он также играл и на пианино. Это был человек с талантом, но затерявшийся в армейской жизни как и многие другие. Вторым писарем был Ланкин развитый, но больной и раздражительный человек.
Начальник штаба Соколов Вениамин Иванович. О нем я всегда вспоминаю как о родном отце, за все свое время пребывания в армии я не встречал такого требовательного (когда это нужно) и заботливого командира. Только в нем я видел человека, который к солдату обращался как к равному себе, но младшему по званию.
Помощник начальника штаба – Шестаков Геннадий Алимп. – сибиряк и шпана по воспитанию. Но душа его была бы благородной, если бы не влияло воспитание. С ним мы обращались как со своим братом, нередко приходилось вместе пьянствовать.
Ширкин Иван Иванович – начальник хим. батальона, соучастник всех походов Шестакова.
Вот все лица, из которых состояла наша семья. За время пребывания мы хорошо узнали друг друга и хорошо сжились.
Украинский фронт наступал с другой стороны логова. Реку Одер мы переезжали через переправу, сделанную нашими саперами. Она была еще в зоне огня противника. Одер защищен по обе стороны от весенних разливов дамбами. По другую сторону Одера местность слишком низменная и болотистая. Стоило больших трудов чтобы пробраться 1 километр пути. Мы переехали в лес по другую сторону города Франкфурт. Наша авиация доставала как никогда. Круглые сутки в воздухе висели наши самолеты не давая врагу опомниться. После взятия Франкфурта нам еще несколько дней понадобилось для того чтобы уничтожить эту группировку. Дрались они до последнего патрона, ожидая помощи от своих. Но дождаться им так и не пришлось, они дождались другого. В г. Франкфурт было много запасов продовольствия и военных складов. Трофеями оттуда мы пользовались много времени после взятия города.
После того как закончили с группировкой, мы перешли в распоряжение 3-ей гвардейской ударной армии. Остановились в предместьях Берлина, в курортном месте, где когда то отдыхали наедая себе животы фрицы. Место было замечательное. Обстановка в домах шикарная. Комнат таких я не видел ни в одном учреждении. Мы остановились в том доме, где когда-то отдыхал после болезни брат тов. Сталина. Хозяин этого дома был поляк. Мне понравились его дети, их у него было трое. Самой старшей было 15 лет. Но несмотря на такие годы все они были воспитаны во всех отношениях. Обхождение с посторонними и со своими родителями было у них очень культурное.
В Берлин мы въехали тогда, когда бои шли возле центра. Его я представлял не таким, каким он встретил нас. Судя по тому, сколько раз он подвергался бомбежкам с воздуха и как о нем писали в печати, можно было подумать, что от него ничего не осталось. На самом же деле он выглядел не таким уж разбитым. Правда, много домов встречалось еще союзной авиацией. Это было видно потому как были прибраны осколки камней. Сам Берлин мне не понравился. Маленькие городишки у них гораздо культурнее и красивее. Берлин похож на сплошные тюрьмы. Как то все серо, очень мало интересных мест. Может быть мне это казалось, потому что Берлин в это время полыхал в огне. Грохот в эти дни не прекращался ни на минуту. Все было заволочено дымом от пожаров и от разрывов снарядов и бомб. В этом логове немец оставил все свои резервы, которые он мог подтянуть к этому времени. В одном из районов Берлина дрались до последнего патрона офицеры его армии. Но ничего его не спасло. Кольцо все сжималось и сжималось. В освобожденных районах Берлина можно было увидеть людей всех наций. На их лицах выражалась какая-то испуганная радость. По улицам шли пленные немцы. Вид их был измученным и вместе с тем радостным. Они были рады тому, что вырвались из кошмара.
Среди них были совсем еще дети в возрасте 15-16 лет. Лица их были испуганные, они были взяты в армию 5- 6 дней назад.
p>После марша мы остановились в деревне Гримме. Наша часть вся стояла в лесу в сделанных наспех палатках. Отсюда мы ждали, что попадем в Москву, т.к. приказ был направить наш корпус к станции для погрузки. Но об этом мы только помечтали, а сбыться этой мечте так и не пришлось. Пришел новый приказ – расформировать нашу часть и направить в 29 тв.ск. в 3 удар. тв.арм.
День победы мы встречали в лесу около дер. Гримме. Я не знаю почему, но этот великий по своему значению день, мы встретили не с такой радостью, как это можно было ожидать. Для нас он прошел как обычный день военной жизни. Не многим он отличался от повседневной жизни. Митинг прошел с большим подъемом, но радость мы ощущали не полностью. Слушая выступления, вспоминали дни боевой жизни, всё, что мы пережили, всё, что потеряли за время войны, вспомнилось нам как недавнее прошлое.
Когда склоняли наше боевое знамя, которое мы пронесли по всей территории Польши и Германии, вся часть стояла на коленях, в память о погибших, не доживших до счастливого дня товарищей, вспоминали всех друзей и братьев, отдавших свои молодые жизни во имя победы, во имя того дня, который пришлось встретить нам.
В этот день мы слушали радио, что делается сейчас в нашей столице Москве. Мысленно мы уносились туда, где ликует столица, где матери встречают сыновей – победителей, туда, где сейчас идет Жизнь. Вот только потому, что мы находились далеко от своей родины, на территории вражеской нам Германии, мы не могли ощутить полноту радости этого великого, счастливого дня.
После того как торжественная часть нашего дня кончилась, мы решили выпить. Нам удалось достать спирту и мы всем семейством выпили за будущее нашей жизни. Особого веселья не было, пришлось наблюдать, как офицеры праздновали победу, завоеванную, главным образом, солдатом, т.к. вся тяжесть войны была возложена на бойца-пехотинца. Они приехали на легковых машинах к землянке наших девушек, но поехать согласились только двое. С каким презрением смотрели бойцы на этих двух проституток. После гулянки они добрались до своей землянки вдрызг пьяные. Было противно смотреть на них, когда они валялись на нарах.
В этот день произошел другой случай, характеризующий девушек. Была создана живая очередь. Как можно после этого смотреть на девушек. Это только один случай, а сколько их было за все время войны – не перечесть. Всю вину за их поведение нельзя сваливать на них. Здесь все зависело от среды и обстановки в какую они попали. Среди девушек есть замечательные по своему развитию и красоте, но по поведению проститутки. Война испортила Советскую молодежь, испортила не только их настоящее, но потрепала будущее. Но дорого то, что создан хороший фундамент для будущего нашей родины.
Вскоре после них приехали представители из 29 г.с.к., за нами. После всей процедуры с передачей решено было отправить весь наш батальон и влить его в такую же по специальности часть. Мы все же надеялись попасть если не в Москву, то съездить в Россию, но нашей мечте не суждено было сбыться.
Стоя со знаменем, я вспомнил все то, что я пережил за войну, все, что связано с этими людьми, с этими боевыми товарищами. После того как часть уехала, мы сдали знамя в отдел и на машинах поехали догонять ушедшую вперед часть. Без особых приключений, на 2-й день мы прибыли в г. Ошатц, в ту часть в какую вливался наш батальон. Я уехал вместе с р-до ротой и Бугр Зиной. Ехали весело. Прибыв в часть, долгое время ничего не делали. Ожидали тех, кто шел пешком. Меня зачислили опять в штабную роту к гвардии капитану Зыку. Из г. Ошатц мы отправили старичков из своей роты. (Вспомнить о черноглазой)
Городок Ошатц ничем не отличался от всех городков Германии. Расположен он в холмистой местности. Очень много садов, которые мы посещали почти что ежедневно. К этому времени уже почти все поспело, кроме яблок. Надо заметить, что в самом маленьком городишке, все дороги и мостовые построены из камня или залиты асфальтом. Даже мелкие тропки и дворы, все сделано из молевого, дикого камня.
Электричество распространено по всей Германии, вплоть до отдельно стоящих домов. Путем электроэнергии работают даже самые мелкие предприятия. Электроэнергия у них занимает первое место из всех видов энергии. Тросы высоковольтки можно увидеть на любом участке дорог. Столбы сделаны также как и у нас – из железа и стали.
Дома, которые строились во время власти Гитлера, построены к применению их в деле войны. У них большие надежные подвалы, которые во время войны послужили нам как хорошее жилье. В них можно всегда спастись от снарядов и мин, но от тех бомб, которые бросала как наша авиация, так и союзная спасти эти подвалы не могли.
В Ошатце мы пробыли недолго. Учебой там занимались мало, все время проводили на Ц.Т.С. или в нарядах. Из Ошатца выезжали после того как оформили все дела с демобилизацией девчат. Наша команда выезжала на машинах первой для развертывания узла связи. В пути, после долгого сидения на месте, нам сделалось так весело, что мы всю дорогу пели песни, шутили над проходящими немками. Было много интересного в этом, хотя и коротком, передвижении.
Нам попадались русские девушки и мужчины, возвращающиеся из немецкой неволи. На сборных пунктах их было очень много. Они были похожи на кочевья цыган, по большому лугу раскинулись они, собравшись партиями по несколько человек. Сюда их привезли союзники. Некоторые мужчины были одеты в солдатскую форму, которую они получили у союзников. Обращение союзников к нашим военнопленным и угнанным в неметчину людям было замечательное. Их снабжали всем всем необходимым и подвозили на автотранспорте к самой нашей границе. Таких машин, с угнанными девушками и женщинами, прошло очень много еще тогда, когда мы стояли в Ошатце. Ежедневно можно было видеть целые колонны машин с интернированными девушками, шедших на сборные пункты. При встрече с нами мы обменивались улыбками. Они были очень рады, конечно каждый по всякому, т.к. среди этих людей можно было встретить различных по своему настроению и убеждениям. Все, особенно мужчины призывного возраста, при разговоре с нами чувствовали за собой вину и чтобы загладить это, они были готовы всячески угождать. По их поведению можно было определить кто как жил находясь в Германии. Тот, у которого не было сзади ничего позорящего русского человека, чувствовал и держал себя гордо и при разговоре не заискивал.
Девушки и здесь не выдержали себя. Из-за недостатка питания они продавали себя иностранцам (французы, бельгийцы, югославы) за кусок хлеба, а своих русских отталкивали и не хотели смотреть в лицо. Один паренек рассказал, что он сам выкинул в окно двух таких девушек. Обидно, конечно, было нашим хлопцам смотреть на такие картины, когда девушка, рожденная русской матерью, так вела себя со своими братьями по крови. Это нельзя сказать обо всех, но факт остается фактом, что среди тех кто побывал в Германии много засоренности. Среди них можно найти людей всех сортов. Видал и тех девчат, еще совсем молодых по возрасту, а по виду ей можно было дать возраст пожилой женщины. Пройдя по Германии пришлось посмотреть людей всех наций и все они смотрели на русского солдата с большим уважением.
Нам пришлось приехать в г. Лейпциг первыми из частей Красной Армии. До нас там не было ни одного русского солдата. Здесь можно было наглядно убедиться какой авторитет завоевал русский солдат у всех народов мира. Как только остановилась машина, её окружили со всех сторон наши девушки и ребята, угнанные и до сих пор проживающие ещё на территории союзника. К ним присоединились и люди других наций. Немцы не решались подходить, они собрались толпами поодаль от нас и следили за каждым нашим движением. В городе ещё были американские солдаты. Они бегали с фотоаппаратами, фотографируя каждое движение наших хлопцев. Американцы относились к нам с большим уважением. В лице русского солдата они видели храброго, не боящегося смерти воина и хорошего друга. Те, кто попадал в среду американских солдат, был встречен всегда с большим гостеприимством и вниманием. Жизнь солдата американца отличается от жизни русского солдата также как Америка от России. Для них созданы все условия и дисциплина гораздо слабже нашей.
После трехдневного пути мы прибыли в немецкий городок Арнштадт. В этом городе до нашего приезда ещё не видели русского воина и судили о нем только по рассказам. Со слов одного немца они представляли нас как каких-то великанов, вооруженных до зубов, но при виде нас были разочарованы в своем воображении. Так как им пришлось увидеть обыкновенных людей и совсем безоружных, т.к. мы ходили по городу всегда без винтовок, это их разочаровало. Им было удивительно, что такие вот люди с обыкновенным телесложением победили «непобедимую» немецкую армию. Идя по улицам города чувствуешь как на тебя смотрят со всех сторон как на что-то необыкновенное. В этот день на улицах города было столько народа, сколько мы не видели больше за всё время пребывания в нем. Мы разместились в бывшем помешении школы. Здание состоит из трех этажей, очевидно раньше в нем занималась молодежь старших возрастов. В физико-химических кабинетах ещё остались дорогие приспособления, коллекции пород и др. учебных ценностей.
Много, очень много за это время мы видели своих друзей, которые расстались с жизнью, сколько было расставаний. А ещё больше мы видели горя и страданий, причиненных войной. Идя по дорогам Белоруссии, Орловщины и др. советских областей, приходилось видеть, как тяжело переживают советские люди от немецкой саранчи. Там где прошёл сапог немецкого солдата, нельзя найти такого уголка, где стояло всё нетронутым. Идя походами по дорогам войны, можно было видеть сколько горя принёс нам немец. На протяжении нескольких десятков километров не встретили ни одной целой деревни. Всё разрушено и сожжено, возле своих пепелищ ходят понурив голову женщины, детишки совсем ещё маленькие. Они рады, что к ним вернулись свои люди, своя родная Красная Армия и свою радость они проявляют материнской заботой о каждом бойце.
Никто из всех народов мира не перенёс столько тяжести войны, сколько перенёс их советский человек, но в конце концов он стал победителем. Нельзя перечесть всех страданий, которые нам пришлось видеть во время войны, ибо их так много и выражаются они не только в потере родного дома или в потере своего хозяйства, но и во многом другом.
Жизнь такая сложная штука, что в ней трудно разобраться, надо очень чуткое сердце, ясный ум, чтобы понимать все, что происходит вокруг нас. Вот сердцем чувствуешь иногда очень многое, а выразить словами не можешь.
Все эти дни чувствовал себя хорошо. Жизнь кажется такой красивой и ценной, что хочется всё успеть, хочется всё знать и везде присутствовать, но в армии так построено, что очень трудно это сделать. Сегодня со страницы газеты на меня глянули знакомые глаза, присмотревшись внимательно я узнал в нем бывшего политрука, майора Ситника, работавшего в нашем политотделе. А сейчас он уже форме гражданского человека рассматривает небесные светила и готовится быть доктором. Как всё быстро меняется. Сегодня из наших рядов выбыли ещё несколько товарищей, с которыми пришлось пройти всю войну. Они очень рады, что едут на свою родину, к своим семьям, к своей родной работе, к полезному, созидательному труду. Наконец то, им предоставляется свободно разгуливаться и делать то, что захочется. Они едут в свою родную Россию, в свои родные края. Они знают, что в России их ожидают трудности, что там нет старшины, который бы заботился обо всём. Много надо работать, чтобы восстановить всё разрушенное, но они едут именно поэтому, чувствуя, что здесь они приносят намного меньше пользы, чем если бы они были на своих рабочих местах.
Вечером смотрели картину «В 6 часов вечера после войны». Только в кино и посмотришь родную Москву, услышишь и увидишь лицо своей русской девушки. Смотря это кино, я представлял себя на месте этого счастливчика. Может быть когда-нибудь и будет встреча с любимой, но это будет гораздо сложнее и ярче. Ведь это сцена, а на сцене артисты, поэтому у них выходит всегда так просто.
Но если разобраться глубже, то они это и должны делать. Нет ни одного поганого немца, такого чтобы он действительно всей душой был рад нашему приходу. Родина является родиной, фашистская или какая другая, но все же родина и присутствие чужих людей, неволя, какая бы она не была, является нетерпимой для каждого. Притом влияет и то, что головы немцев ещё не проветрились от геббельсовской пропаганды. Они по-прежнему считают себя высшей расой, только гонор у них сшибли немного.
Вечером мне всё же удалось напиться, хотя и не до пьяна, но всё же был крепенько выпивши. Выпили по случаю приезда старшины из отпуска. Он побывал дома и рассказал, всё наладится, хотя и не в полной мере. Вечером заступил дежурным по штабу. Написал письмо домой и М.М., но письма вышли несодержательными т.к. голова в это время варила очень слабо.
Много я передумал, сидя в одиночестве в этой комнатушке. На память пришли все мелочи гражданской жизни, всё что пережил за годы войны и всё что вижу сейчас. У меня сейчас такое зло на каждого кто носит мундир, что я готов сделать что угодно, лишь бы показать ему, что я тоже человек и у меня есть человеческая совесть и душа. А вот солдаты мне стали ещё дороже и ближе, для них я сделаю что угодно. Теперь мне стали ясны многие явления в жизни, которые до сих пор мне были малопонятны. Условия на «губе» были замечательные, морально я также не страдал, т.к. я не был виноват перед солдатами, поэтому особых трудностей я не видел, да и когда было видеть, я просидел всего сутки. Вечером, когда пришёл, отбыв свой срок, хлопцы наперебой начали спрашивать как да за что. Пришлось, конечно, рассказать до мелких подробностей.
Сходил в кино, ставили очень трогательную картину «Жила-была девушка». У меня на глазах несколько раз выжимались слёзы. Я вспомнил своего брата Колю, который погиб там в Ленинграде. Всех родных, которые там находились в это время, а их у меня там немало. Ведь вся родня проживает в городе Ленина и им приходилось терпеть такие трудности. В кино показана ещё маленькая частица всех тех ужасов, которые происходили там во время блокады. Трудно рассказать и представить, что творилось там в это время. Все бедствия и горе, которые существуют на свете, обрушились на жителей города. Им пришлось терпеть и самый настоящий голод и холод, опасность и смерть с воздуха, снаряды, которые немец посылал из своих орудий по кварталам города, где проживали представить картину более ужасную, чем та, которую видели ленинградцы. И всё-таки они выстояли, они не отдали свой родной город немцу. Слава ленинградцам. «Лучше погибнуть стоя, чем жить на коленях» – вот их девиз.
Да, то что прошло, то теперь не воротишь, «так о чем, так о чем горевать». Нет брата Коли, убит самый лучший братишка Лёша, нет отца. Осталось всё утешение – это мама и сестрёнка Нина, которые сейчас там тоже терпят нужду. Хуже картины, как будто не представишь, но нет и это ещё не ужасы, есть очень много таких семей, которые терпят ещё больше нужды и горя. Правда, маме тяжело переносить потерю своих детей, которых она воспитывала при всяких трудностях, и вот когда можно было облегчённо вздохнуть, пришлось потерять своих дорогих детей. Но русский человек очень терпелив и вынослив, это он показал во время войны и во время послевоенного кризиса после 1-ой империалистической войны. Много было перенесено горя и невзгод русским человеком, но при всех трудностях он выходил победителем.
Теперь опишем каким представляется лицо командира на самом деле и какие права даны солдату для того чтобы он имел возможность помочь своим родителям хотя бы очень немногим. (запись прерывается).
Во-первых, расстояние, которое разделяло нас до нового расположения, было очень коротким и мы уложились в 40 – 50 минут. А во-вторых, картина изменилась, наступила осень и окрестности стали уже не такими, какими мы их видели месяц тому назад. Листья с деревьев осыпались и покрывали землю золотистым слоем. На фруктовых деревьях не стало видно ни яблок, ни груш, всё было собрано и уложено в хранилища. Холмы, возвышавшиеся над нами, стали похожи на серых великанов. На каждом из таких холмов построена крепость из дикого камня или кирпича в некоторых местах уже развалившаяся. Очевидно, что жители этой крепости давно покинули своё жилище и устроили своё жильё в более выгодных местах. По стилю постройки видно, что эти здания построены ещё в далёкие времена, когда существовали в Германии рыцари, но встречаются и дома современной архитектуры, построенные с большим вкусом. Вид этих зданий очень красив. Опавшие листья открыли глазу все их мелкие особенности. Раньше, когда листья заслоняли стены зданий, видно было только крыши и окна верхних этажей, а остальная часть дома была закрыта ветвями деревьев.
Везде и всюду, куда бы ты ни пошёл, везде чувствуется немецкая точность и аккуратность. Но жаль, что это всё богатство в руках у немцев.
Прибыв на место стали устраивать себе помещение, устроились неплохо. Город Тота является курортным местом Германии, в нём очень мало развита промышленность. Большинство жителей занимались земледелием или кустарными работами. Город очень старинный, здания построены по образцу древних построек, сильно разбросан и плохо пригоден для езды и ходьбы по нему, так как местность, где он расположен, холмистая, поэтому приходиться то взбираться, то опускаться вниз по склонам холмов. Очевидно, этот город рос очень медленно, поэтому планировки в постройках нет. Улицы кривые и очень узкие.
Мы разместились в здании школы на окраине города. Моя комнатка выходит окнами на пустырь. Все эти дни занимались чисткой здания, готовились к празднику.
